Шаг в весну.

Синеглазые звезды и холодная, яркая луна. За забором носились продрогшие псы, заглядывали в глаза, твердили: скоро-скоро-скоро. Ритм собственного сердца прислушивался к этому скоро-скоро-скоро, и вспоминалось, что и я когда-то верил и отстукивал сердцем секунды до наступления весны.
Каждым шагом я стирал из памяти то, что когда-то со мной было. Это происходило невольно, почти неосознанно. Где-то, конечно, на грани сознания, было объяснение того, почему это происходит. Но с того места, где я себя еще помнил, так было всегда.
Мне бы хотелось, чтобы каждый новый шаг взрывался впечатлениями, но я настолько привык к собственному «сейчас», что все новое, встречавшееся на пути, было отмечено априори знакомым, и потому совершенно не удивительным.
Итак, псы. Псы косматые, напоминающие белых медвежат, занимали меня все больше. На умных, ироничных мордах читалось снисхождение к несовершенному человечеству, в общем, и мне, как его типичному представителю, в частности. Что-то вроде «Знаем мы ваши человеческие «проблемы», иди себе уже».
И я пошел.
Где-то там, впереди, меня наверняка поджидал белый-белый мир, растянутое в бесконечности «здесь и сейчас». Необогащающее настоящее не заполняет стирающееся с каждым шагом прошлое, не оставляет возможности мельтешить суете мыслей о том, к чему приведет следующий шаг.
Белый-белый мир был аксиомой конечности, аксиомой возвращения к начальной точке круга моих неспешных шагов.
Я взглянул на снисходительные морды моих косматых мудрецов и сделал шаг в весну. Синеглазые звезды и холодная, яркая луна, освещали белый-белый мир под моими ногами.